Где отец твой, Адам? - Страница 16

Ванда отстранилась. В глазах мелькнули удивление и радость:

– Ты заметил? Заметил, что я проснулась? Возьми Адама, я пальто надену. Привет, Мишель! Да, подержи цветы, я сейчас…

С некоторым страхом и опаской Кирилл осторожно взял драгоценный сверток. Уставился на заворочавшегося внутри Адама. Младенец в ответ покосился на родителя (как показалось Кириллу, вполне осмысленно), – и вдруг, без всякого предупреждения, заорал благим матом. Кирилл даже вздрогнул от неожиданности. Повопив секунд десять на одной надрывной ноте, ребенок так же резко смолк, вновь скосился на Кирилла и, видимо, удовлетворенный результатом, закрыл глаза, мирно засопев.

– Поехали, предки? – весело спросил Мишель.

В хрустале вазы томились гладиолусы, пытаясь заглянуть Кириллу в лицо, когда Ванда выходила из комнаты. В остальное время цветы безраздельно принадлежали ей.

– Раньше мне красные нравились, – заметила Ванда, расставляя на столе тарелки. – Или желтые. Сейчас вспоминаю: приятно. Только сиреневые красивее.

Кириллу подумалось, что жена являет собой наглядную иллюстрацию к мечте: «Что муж ни сделает – все к лучшему!» Едва переступив порог квартиры и уложив спящего Адамчика в заранее купленную кроватку, Ванда, легко преодолев слабые попытки сопротивления со стороны Кирилла, взялась за приготовление обеда. Из аскетического минимума, обнаруженного в холодильнике и на полках кухонных шкафчиков, она ухитрилась за час состряпать чистую фантастику. Во всяком случае, обоняя доносящиеся с кухни ароматы, Кирилл просто истекал слюной.

– Кхема маха-карри барта! – торжественно возвестила Ванда, внося дымящуюся кастрюлю. Увидев лицо Кирилла (санскрит? хинди?! Ацтеки под кактусом?!), объяснила с улыбкой: – Ну, мясо тушеное… в кислом молоке. И соус из огурца с чесноком и лимоном.

Кирилл даже под угрозой расстрела не смог бы повторить название блюда. Впрочем, Ванде всегда хорошо давались языки. А сейчас, с поправкой на ментал-коммуникацию… Интересно, рецепт она прямо в роддоме получила? Раньше в основном борщи… котлеты…

– Вкусно, – заметил Кирилл, уплетая «кхему» за обе щеки. – Где научилась?

– Вспомнила, – равнодушно отозвалась Ванда.

Кирилл чуть не подавился. Взглянул жене в лицо – и долго не мог отвести взгляд, машинально доедая мясо, а после еще продолжая скрести вилкой по пустой тарелке. Перед ним сидела незнакомка. Студент журфака Сыч женился на другой женщине. Иное существо выходило навстречу мужу из тест-центра с обручем «ментика» в волосах. Словно жена вдруг стала старше Кирилла на тысячу лет. На целую вечность.

Иконописный лик. Понимание и всепрощение во взгляде.

Господи, как теперь с ней, такой, жить дальше?

– Тебе положить добавки?

На миг Кириллу почудилось, что Ванда все знает. И про Ольгу, и… вообще все! Научилась читать мысли сейфа?! До боли, до темноты в глазах захотелось, чтобы жена рассердилась, упрекнула гулящего муженька, расплакалась, наконец! – чтоб сквозь свет чужого-знакомого лица, пусть ненадолго, проступила прежняя Ванда, обычная, своя, родная! Тогда он сможет покаяться, вымаливая на коленях прощение… У них есть сын, есть все, что нужно для счастья любящих людей, – жаль, в этом счастье нет места для «черного ящика», наглухо забитого невидимыми гвоздями, и женщины с лицом Мадонны…

Назавтра Кириллу будет дико вспоминать о случившемся. Он слетел с нарезки. Он рассказал жене все. Про Ольгу, про двух сейфов, нашедших друг друга в чужом мире сплошных телепатов, – в деталях, с подробностями, с самыми-самыми, каких не расскажешь никому, какие даже не суметь выговорить вслух. Кирилл метался по комнате, срывался на крик, на свистящий шепот, размахивал руками, падал в кресло, вновь вскакивал, потом, кажется, плакал… Но злость, отчаяние, укоры и самобичевание пропали втуне. Зря! напрасно!!! Ванда внимала молча, со странной полуулыбкой на губах, – так мать смотрит на нашкодившего первенца! – а когда Кирилл иссяк, рухнув на стул и закрыв лицо руками, осторожно тронула мужа за плечо.

– Я понимаю. Тебе трудно со мной. Все будет хорошо, Кирюша. Ты даже не представляешь, насколько теперь все будет хорошо. Давай, я тебе коньяку налью? Расслабься, отдохни…

А дальше она сказала такое, что Кирилл не поверил своим ушам, и Ванде пришлось повторить еще раз.

– Если хочешь, позвони ей… Ольге. Пока она не уехала. Можешь провести эту ночь у нее, в гостинице. Я с Адамчиком сама управлюсь.

Было очень страшно чувствовать себя подонком, не понимая, кто же все-таки из них двоих сошел с ума.

Позже Кирилл с удивлением отметил, что, несмотря на поднятый шум, Адам во время безобразной сцены не издал ни звука. Будто понимал: не стоит вмешиваться. Зато после, едва опустошенный и разбитый Кирилл проглотил коньяк, поданный женой, и полез за сигаретами, – именно тогда ребенок заорал с властной требовательностью. Кирилл сунулся было помогать, но помощь не потребовалась: жена управилась сама – быстро, спокойно и сноровисто, едва ли не играючи. Она все теперь так делала. Получая удовольствие от каждого шага, каждого действия, от всего вокруг.

Как она сказала в роддоме? «Я проснулась»?

Кирилл ушел на балкон – курить и терзаться угрызениями совести.

Ольге он, конечно же, не позвонил.

Кирилл Сыч: 1-е сентября..18 г., 12: 31

Ловлю себя на снисходительной усмешке. Из текста так и прет дедушкой Фрейдом. Комплексы, фиксация на травме, либидо всякое… Скрытый конфликт с судьбой-индейкой, чья туша постепенно выдавливает неудачников на обочину. Уже выдавила. Обочина, правда, весьма комфортабельная: клумбы, клубы, ведро варенья, корзина печенья… Он очень добр к нам, этот дивный новый мир. Заботится, старается, чтобы мы ни в чем не нуждались, чувствуя себя полноправными членами общества. И от его заботы ощущаешь свою ненужность во сто крат больше! Нет, я больше не мучаюсь, не рву остатки волос. Не посыпаю голову пеплом. Так, легкая грусть осени, бархатный сезон. Неторопливое, красивое увядание, коллапс Человечества. И мы, сейфы, глядим из зала на финал вселенского спектакля.